Вторым близким человеком и, пожалуй, последним была моя бабушка. Она умерла от рака, когда мне было лет 9-10. Как оказалось, я до сих пор не смирилась с этой потерей и не пережила её. Бабушка заболела, её положили в больницу, обследовали, потом сделали "операцию", которая и операцией-то не была (потому и в кавычках), врачи просто посмотрели, как там внутри дела обстоят. Об этом и ещё о некоторых вещах я узнала после её смерти, позже. Мы с мамой стали жить у них, когда бабушке стало совсем плохо, и она впала в кому. Мама ухаживала за ней, а я продолжала ходить в школу и надеяться, что всё будет хорошо, ведь мне и бабушке никто из взрослых не сказал, что жить ей осталось недолго, и никакой операции не было. Я проснулась рано утром от того, что замёрзла, в незнакомой комнате, потом за мной пришел дед и забрал меня домой. Мама сидела на кухне и плакала, а я спрашивала-спрашивала, и она сказала, что бабушки больше нет. Я как-то не очень поняла, что произошло. Меня отправили в школу (училась я в первую смену с 8 утра), я отучилась, вернулась, но домой меня не пустили. Когда пришел папа, то нашел меня гуляющей на улице около дома. Он взял меня за руку и повёл в дом. Они спорили с мамой: мама говорила, что я тут не нужна, и мне не нужно это видеть, а папа сказал, что я вообще-то со школы и голодная, чего я на улице буду одна гулять, и всё равно в итоге увижу. Меня завели, накормили, потом я прошла в зал. Зеркала шведской стенки были завешаны чёрной тканью, посреди комнаты стоял гроб, обитый желтым бархатом (я этот бархат и тот странный запах никогда не забуду), на двух табуретках, а в нём лежала моя бабушка со сложенными на груди руками в красивой одежде. Я сидела и смотрела на неё, и мне казалось, что она живая, просто спит или снова в коме. Я слышала, как взрослые тихонько переговариваются и говорят, как хорошо я держусь, а я не понимала, как же её нет, когда вот она здесь, со мной. Я заревела, когда её понесли. Дед кричал её имя, звал, а она не откликалась, и тут до меня дошло, что это всё, и я тоже не могла понять, как же так, куда её уносят, а вдруг она жива, а как же я без неё. А потом её похоронили, и я поняла, что она больше не вернётся... А потом я жила у деда месяца три, чтобы ему не было одиноко, чтобы стены не давили, чтобы смог пережить. Я не помню, разговаривали ли мы с ним о ней, скорее всего, нет (потом дед меня полжизни за это благодарил и до сих пор вспоминает, какая я молодец, только мне от этого не было легче). Потом я поддерживала маму, особенно когда дед нашел себе другую женщину. Мама разговаривала со мной, плакала, а я не могла плакать и старалась как-то её успокоить.
Я выложила всё это в подробностях, погрузилась, а чтобы выбраться обратно в настоящее потребовалась помощь психолога. Когда он спросил, есть ли у меня кто-то дома, поскольку как-то мне плохо было, хотелось ответить, что я уже привыкла вот так, одна. У меня ощущение, что меня как-то не спрашивали, как я, как мне в этом, беспокоились, да, но как-то нет ощущения, что спрашивали. Меня хотели видеть сильной, и я была такой, а потом серьёзно так восхищались моей стойкостью, и никто не спрашивал, как мне удаётся быть такой стойкой, никто не замечал, что это просто маска, никто не спрашивал, что я чувствую внутри, чувствую ли я боль и насколько мне больно... Когда умерла бабушка, меня жалели, да, но каждый говорил, как ему больно, и никто не спрашивал, а как мне, что я чувствую, то же самое или что-то другое, говорили, что её больше нет, какой она была, что ей было всего 58 лет, как она меня любила, потом всё рассказали (что врачи ничего не могли сделать, что никаких операций не было, что она прожила даже дольше), что нет у меня теперь любимой бабушки и то, что она, оказывается, была моей второй мамой - крёстной, и, видимо, меня это всё должно было как-то успокоить, по их мнению, и никто не спрашивал, а успокаивает ли, да и их жалость - не то чувство, которое помогает пережить, скорее, наоборот. Ну и как-то привыкла, видимо, больше заботиться о чувствах других, чем о своих, что даже говорить трудно, я знаю, что я чувствую, но не говорю, и психолог вместо меня проговаривает. И правда, всё моё детство все были заняты в основном собой.
Позвонил папа, укорил, что я не расшиблась в лепёшку (результат терапии) по его бесполезной просьбе и попросил ещё об одной мелочи, такой прихоти. Мне показалось по его манере разговора, что он нетрезв, и стало страшно, и вообще это был чужой жестокий дядька. Только его мне сегодня и "не хватало": и так голова кругом... Пришел М. Я вышивала, маленькие ножницы лежали на диване (диван у нас кожаный), он взял и бросил их через своё плечо назад, подальше. Я вспомнила, что он не разрешает их класть на диван, боится, что поцарапают. Обычно он говорит один раз, а потом каждый раз делает вот так без предупреждения. Меня это обидело: я сидела спокойно, занималась любимым делом, а он выбросил мои ножницы вместо того, чтобы просто сказать или переложить. Я хотела проявить агрессию, но как-то неожиданно для самой себя спокойно с грустью в голосе сказала:"А что сказать или попросить нельзя было? Нужно было кинуть и чуть не попасть в комп". Тут он кинулся искать ножницы, не, не ради меня, чтобы посмотреть, нет ли их в компе. Я сама нашла ножницы и села снова вышивать и смотреть кино. Мне было обидно и больно, он сел рядом, начал приставать, а мне стало противно. Но я же - кошка, а у кошки девять жизней, и она всегда падает на лапы, отряхивается и идёт дальше, ну или сначала зализывает раны, а потом идёт. А теперь уставшая израненая кошка попала в чьи-то заботливые руки, старые раны так жжёт, что мелкие пинки других людей как-то не так важны, да и сами эти люди отошли на второй план... Была ещё одна интересная штука: М, не смотря на инцидент, заговорил, только я уже привыкла к тому, что он молчит... теперь не знала, что с этим делать. Только я начала ловить кайф от своей маленькой игры в войнушку, он сорвал план моей маленькой мести. Отыграться не получилось, и вообще как-то странно, то я ждала, когда же он заговорит, а когда ждать перестала, он заговорил, а теперь мне самой уже как-то и нет необходимости в том, чтобы он разговаривал со мной. Такой вот нонсенс для меня был и для него, наверно, тоже.
После первого шока я поняла что не смирилась со смертью своей бабушки. Более того, я не хотела с этим мириться. Она не должна была умереть, ведь она была такой доброй. молодой и здоровой. Чувствовал себя брошенной, покинутой, обманутой. Я понимала, что её больше нет, но не принимала её смерть, не хотела принимать. На душе стало холодно, холодно и грустно.
А теперь? Теперь боль как-то отпустила немного, хотя и не делась никуда. Не могу сказать, что приняла её смерть. До сих пор чувствую себя брошенно, что меня предали. Видимо, нужно время чтобы смириться, спешить не буду, пусть всё идёт как идёт, а то опять закопаю как 15 лет назад и снова не переживу.